Без малого пятьдесят лет носил Иван Петрович Вертелко погоны.
И даже когда это были погоны генерал-полковника, он считал себя простым русским солдатом...
Мы специально, конечно, не подгадывали, но получилось так, что встреча с Героем Советского Союза бывшим первым заместителем начальника погранвойск КГБ СССР генерал-полковником в отставке И.П.Вертелко состоялась в День памяти и скорби, в 65-ю годовщину начала Великой Отечественной - его первой войны.
________________________________________
Страшная весть
Я ОЧЕНЬ хорошо помню тот день - 22 июня 1941 года, хотя прошло уже шестьдесят пять лет, а мне тогда было всего четырнадцать... Утром мать послала меня за какой-то мелочью на базар, который был на железнодорожной станции между Брянском и Гомелем, километрах в пяти-шести от нашей деревни. Бродил я между торговыми рядами, приценивался, и вдруг музыка прекратилась, и из репродуктора донеслось: "Германия вероломно напала на Советский Союз...".
Со всех ног я рванул в деревню - у нас там радио не было, и я первым принес эту страшную весть. Родители мне сначала не поверили, а отец вообще отвесил подзатыльник, чтобы я глупости не говорил. Но мои слова, увы, оказались правдой...
Буквально через несколько дней мы всей деревней начали строить противотанковые оборонительные сооружения вдоль Десны. Но наш труд пропал даром - фашистские войска обошли их стороной, и мы оказались у них в глубоком тылу.
А через деревню на восток еще долго шли наши отступающие войска, которые стремились вырваться из котла. Многие были без оружия, оборванные, и мы отдавали им - какая уж была! - гражданскую одежду.
Где-то в конце июля - начале августа в деревню вошли немцы. В наш двор они поставили "летучку" - грузовую машину с закрытым кузовом, в которой размещалась передвижная мастерская. С ранних лет я пареньком был очень шустрым, и характер мой в это суровое время проявился сразу. Я все прикидывал, как бы фашисту насолить, и не придумал ничего лучшего, как спереть из этой машины ящик с инструментом и закопать его в огороде. Я считал это своим вкладом в дело борьбы с фашистами и гордился им.
А среди солдат, что остановились в нашем дворе, как я потом понял, были не только немцы, но и мадьяры, болгары и чехи. И когда они хватились своего ящика, то болгарин подошел к матери и на ломаном русском сказал, что если это ее сын взял инструменты, то пусть лучше вернет. Иначе может быть худо. Мать вся в слезах ко мне. Делать нечего - откопал я его и отнес обратно.
Побег из лагеря
ПОД ОККУПАЦИЕЙ мы были более двух лет и вкусили все ее "прелести", на своей шкуре прочувствовали, что такое "немецкий рай". Фашисты быстро наладили свой порядок - у нас появились полицейские и староста - и обложили всевозможными податями: "Матка, яйки, матка, кура давай!.."
К середине 43-го года фронт стал приближаться к нашим местам. Немцы к этому времени совсем обнаглели и стали грабить оккупированные земли обозами и эшелонами - вывозили скот, зерно, рубили леса. А потом начали угонять в Германию и молодежь.
В мае из нашей деревни для отправки были отобраны восемь человек, среди которых оказался и я. Привезли нас в районный центр Почеп и разместили на территории птицекомбината, обнесенной колючей проволокой.
У одного из наших деревенских пареньков, как выяснилось уже на месте, какой-то дальний родственник служил полицаем и охранял этот лагерь. И он с ним сумел договориться, что за определенную мзду полицай нам покажет, в каком месте можно пролезть под проволокой и сбежать. Отдали мы ему всё, что у нас было, - сало, хлеб, мёд, и он показал этот лаз. Дождались мы темноты, и давай нырять в эту дырку. И если первые пролезали осторожно, то те, кто был сзади, торопясь, стали за проволоку задевать. А на ней много банок консервных было понавешено, и как начали они греметь! Немцы пустили осветительные ракеты и открыли по нас стрельбу. Никогда в жизни я больше так быстро не бегал!..
Домчались до леса, прислушались - погони вроде не слышно. Стали прикидывать, что делать дальше. В деревню возвращаться нельзя: узнают, что сбежали из лагеря, - расстреляют. Пробираться к линии фронта? Искать партизан? Так ничего толком не решив, мы разбились на несколько групп и разошлись в разные стороны.
Через несколько дней мы случайно натолкнулись в лесу на какую-то артель, которая заготавливала дрова для немцев. Присмотрелись, прислушались - вроде все наши, охраны нет. Подошли, разговорились. А там среди мужиков одна девушка работала. Кем-то типа учетчицы или нормировщицы. И как мы потом решили, была она, наверное, агентом партизан. Потому что, услышав нашу историю о побеге, сразу же предложила дать нам справки, что мы работаем в этой артели. Мол, нас забраковали для отправки в Германию и определили заготавливать лес. Мы с радостью согласились, взяли эти бумаги и пошли в свою деревню.
Родные, конечно, обрадовались, но посоветовали - от греха подальше! - в деревне не мельтешить. И мы снова ушли из дома. Обосновались в каком-то овраге, вырыли землянку и прожили в ней с мая по август, пока наш район не освободила Красная Армия.
Первая военная хитрость
ЕДВА мне исполнилось семнадцать лет, как меня призвали на военную службу. Попал я в 72-й запасный учебный стрелковый полк 9-й стрелковой дивизии, которая дислоцировалась в Брянске.
Не поверите, но самым сложным для меня, да и для многих деревенских пареньков, в первые недели армейской жизни было по подъему быстро наматывать на ноги полутораметровые обмотки - сапоги нам тогда не выдавали. Старшиной роты у нас был фронтовик, человек очень серьезный и строгий, и за опоздание в строй устраивал разнос по полной программе. Некоторые ребята начали хитрить. Они вставали за несколько минут до подъема, обувались и ложились обратно на трехъярусные деревянные нары, на которых мы спали. Но старшина эту хитрость быстро просек. Он выборочно проверил нескольких "спящих" бойцов и наказал их за "обутость". И тогда я придумал компромиссный вариант. Я наматывал обмотки только на одну ногу, ложился в кровать и подтягивал эту ногу под себя. Старшина несколько раз откидывал с ног мое одеяло... но видел только одну разутую ногу. О том, что вторая обута, он и не догадывался. Зато в строй я влетал одним из первых...
К смерти товарищей я привыкнуть не мог...
В НАЧАЛЕ марта 1944 года нас погрузили в эшелон и отправили на фронт. Меня с двумя земляками определили в 75-й отдельный мотоциклетный разведывательный батальон, который входил в состав знаменитой 5-й гвардейской танковой армии. Так я стал разведчиком.
Прошло несколько дней, и вот как-то рано утром наше отделение отправили в разведку. Это было мое первое боевое задание. Двигались мы по узкой лесной дороге, и вдруг по нас начали стрелять. А стоял такой густой туман, что невозможно было даже понять, с какой стороны противник ведет огонь. И тогда наш командир отделения сержант Синицын крикнул нам, чтобы мы отходили, и сразу же упал, скошенный автоматной очередью.
Кто-то из наших ребят взял управление отделением на себя, мы чуть отошли назад, а потом с двух сторон окружили место засады. И каково же было наше удивление, когда в небольшом окопчике мы обнаружили всего лишь одного немца, да к тому же раненого...
Ко всему можно привыкнуть на войне, к любым невзгодам, тяготам, лишениям, голоду, холоду. Но к смерти товарищей я привыкнуть не мог...
Как-то в Прибалтике мы готовились к контратаке немцев и в ускоренном порядке рыли окопы на опушке леса. Мы уже были опытными бойцами и знали, что чем глубже выроешь окоп, тем меньше шансов, что тебя достанет шальной осколок или пуля. Сделал я половину работы, и тут, как назло, пошли толстые корни. И в другом месте уже не начнешь копать - некогда, и саперной лопаткой их не перерубишь. А тут и немец начал артобстрел. И тогда мой старший товарищ, Иван Кравченко, отрывший окоп по соседству, предложил махнуться укрытиями, мол, я ростом гораздо ниже, мне и твой окопчик вполне сгодится. Так и сделали. И только расселись, около моего старого окопа разорвалась мина. Я бросился к Ивану. Его тело было все иссечено осколками, он с трудом дышал и через несколько секунд умер у меня на руках...
Трансформация страха
КОНЕЧНО, поначалу на войне было страшно. И даже очень. Каково это молодому парню постоянно видеть, как снаряды рвутся, бомбы, мины, товарищи погибают, их калечит осколками, пулями.
Но потом, я заметил, уже не страх, а нечто другое заставляло вгрызаться в землю, искать укрытия, прятаться. Я бы назвал это чувством самосохранения. Ведь страх парализует волю, а чувство самосохранения заставляет искать выходы из, казалось бы, безвыходных ситуаций.
Помню, стоял я на посту часовым у полевого склада на какой-то высотке в Прибалтике. Вижу, заходит на нас шестерка "мессеров" и начинает поливать огнем из пулеметов. Что делать? Укрытий никаких нет, местность абсолютно голая, я перед ними как на ладони. А перед этим я лопатку свою саперную потерял - брезентовый чехол порвался, и она во время одной из атак выскочила.
Так вот я, чтобы укрыться, каблуком сапога дерн с земли содрал, упал на колени и голыми руками начал рыть себе окоп. Благо песок под травой был, легко копалось. Вырыл немного - а "мессеры" шпарят из пулеметов будь здоров! - лег, голову в вырытую ямку засунул и рукой по затылку провел: ниже уровня земли голова или нет. Думаю, если в руку-ногу или заднее место пуля попадет - не беда, отлежусь в госпитале. А вот голову нужно укрывать...
Язык "на живца"
ДАЛЕКО не случайно о хитрости и всевозможных ухищрениях разведчиков на войне ходят легенды. Иногда, чтобы добыть языка, приходилось придумывать такие неожиданные "операции", хитроумные ходы, вспоминая которые сейчас невольно улыбаешься.
Дело было опять же в Прибалтике. Фронт стабилизировался, обе стороны основательно окопались и замерли в ожидании. Одни ждали атаки, другие - держали оборону. В такое затишье всегда очень трудно добывать языков. А командование требует - нужна информация!
В том месте, где мы тогда остановились, нейтральная полоса была довольно широкой - метров четыреста-пятьсот, а то и больше. И стояли на ней полуразрушенные крестьянские дома, какие-то хуторки. Жителей, конечно, не было - всё это пространство хорошо простреливалось. А вот живность домашняя была. Она же не понимала, что идет война, и только, наверное, радовалась, что разрушены сараи и загоны и можно спокойно гулять, где хочется.
Этим мы и воспользовались. Поймали крупного гусака и несколько гусынь. Под покровом ночи пробрались к хуторку на "нейтралке", привязали гусиного "паренька", а его "девчат" отпустили. Мы же в основном были парнями деревенскими и знали, что гусыни от своего вожака никуда не уйдут.
Сами далеко уходить не стали, а устроили засаду в нескольких метрах от гусей и стали ждать. Надеялись, что немцы увидят птиц и не преминут добыть себе на завтрак свежей гусятинки. Так оно и вышло. Чуть рассвело, гуси стали гоготать, хлопать крыльями. Фрицы это заметили и отправили за добычей нескольких бойцов. Видно, эти парни были слишком голодными, потому как пробирались без особой предосторожности. Это их и сгубило...
А у нас радость была двойная - и боевое задание выполнили, и гуси стали приятным дополнением к скудному солдатскому пайку...
По немцам из немецкого пулемета
К КОНЦУ зимы 45-го года я, восемнадцатилетний паренек, уже считался матерым разведчиком. Мы ловили языков и на территории Белоруссии, и в Прибалтике, и в Курляндии, и в Восточной Пруссии. Фронт продвигался очень быстро, постоянно требовалась свежая информация, поэтому без дела мы не сидели. Мне нравилась такая работа, сопряженная с постоянным риском. И, наверное, у меня неплохо получалось, раз за освобождение Минска меня наградили медалью "За отвагу".
Но в начале марта в моей военной биографии произошло первое изменение. В танковой роте нашего разведбата погиб заряжающий одного из танков. А на Т-34 и на наших мотоциклах стояли одинаковые пулеметы, которые я в совершенстве знал, и командование приняло решение назначить меня на место погибшего.
У меня с детства была страстная любовь к оружию. Помню, еще в деревне, мальчишкой, я выстругивал из дерева шашки и револьверы, с которыми "воевал" с такими же пацанятами. А потом вообще перещеголял всех, купив у старьёвщика за тридцать рублей, которые спёр у родителей, пугач и двадцать пистонов к нему. Ох и досталось же мне тогда от отца, несколько ночей я мог спать только на животе!..
И вот уже будучи танкистом, я как-то на поле боя нашел немецкий пулемет. Не взять его просто не мог. Но когда принес этот трофей и показал командиру танка, тот запретил брать его внутрь - мол, места и так мало. И тогда я завернул пулемет в тряпку и приспособил его за запасным топливным баком. В надежде, что когда-нибудь сгодится.
В перерывах между боями доставал его, ставил пустые банки и бутылки на бруствер и совершенствовал свою стрельбу. И наконец настал тот час, когда я смог применить его и в бою!
Немцы под Шяуляем изводили нас контратаками. Они их предпринимали по четыре-пять в день. Нам приказали зарыть танки в землю, оставить внутри по два человека из экипажа, чтобы они стреляли из пушек, а двум другим с личным оружием занять оборону рядом. В основном у танкистов были автоматы ППШ, и только у меня немецкий пулемет MG-34.
На нас шли танки, а между ними в полный рост, с закатанными рукавами солдаты в черных мундирах. И беспрерывно поливали нас огнем из своих “шмайссеров”! А у их автоматчиков голенища сапог очень широкие, они в них по шесть рожков в каждый засовывали, поэтому могли стрелять, практически не экономя патронов, только успевай менять!
Ну, думаю, сейчас вы у меня своего родного огонька отведаете! Почувствуете, каков он на вкус! Подпускаю их поближе и начинаю стрелять длинными очередями. Они, конечно, не ожидали такого отпора, и атака быстро захлебнулась.
После боя командир мне сказал, что я уничтожил тридцать четыре фашиста.
Дан приказ ему... в Казань!..
ЗА ТОТ бой я получил орден Красной Звезды, но вручали мне его не на фронте, а в стенах Казанского танкотехнического училища.
Я и сам не ожидал, что судьба готовит мне очередной сюрприз. Я уже планировал встретить Победу в Берлине, у стен рейхстага, но, как говорится, "мы полагаем, а Бог располагает"...
Несмотря на свой довольно высокий, совсем не танковый рост - метр восемьдесят три, я быстро освоился со специальностью танкиста и за пару месяцев успел побывать в различных передрягах - и испытать на броне своего танка мощь фаустпатрона, и эвакуироваться из объятой пламенем машины, и получить ранение.
Не знаю, случайное это совпадение или нет, но как раз после ранения я и получил предписание о направлении на учебу в Казань. А дело было так. Когда начался артобстрел наших позиций, я находился неподалеку от своего танка. Поступила команда "К бою!", и я со всех ног рванул на броню. Если бы я был чуть подальше от танка или бежал чуть помедленнее, то всё могло быть по-другому. Но у истории нет сослагательного наклонения. Всё случилось так, как случилось...
Не успел залезть в люк - небольшой осколок вражеского снаряда попал мне в голову, и вместо поля боя я оказался в медсанбате. Правда, из него я очень быстро сбежал - не хотелось отставать от своего подразделения. Командир похвалил меня за верность фронтовому товариществу и... вручил предписание в училище.
По следу танка-беглеца
ТОЛЬКО сейчас, когда за плечами почти восемьдесят лет жизни, из которых без малого пятьдесят отданы военной службе, я понимаю, что судьба постоянно подкидывала мне серьезные испытания, словно проверяла на прочность. Даже в мирное время жизнь моя неоднократно висела на волоске.
По распределению после училища я попал служить в провинциальный белорусский городок с экзотическим названием Картуз Береза. Затем была учеба в Академии бронетанковых войск, служба в различных должностях, начиная от начальника разведки полка и до...
Впрочем, обо всем по порядку. Случай, о котором я хочу рассказать, произошел в 67-м году. Я в то время командовал танковым полком.
Как-то ночью у меня в квартире раздался телефонный звонок. Дежурный по части доложил, что произошло ЧП - сержант Иванов совершил побег. На танке. Для его задержания уже отправлен поднятый "в ружье" караул из шести солдат во главе с лейтенантом.
Я уже рассказывал, как нас учили быстро одеваться в учебке перед отправкой на фронт. Но в ту ночь я побил все рекорды по скорости. Натянул брюки, набросил китель, схватил в руки сапоги и босиком выбежал из квартиры к подъезжающей за мной машине.
Через несколько минут я был в парке, и еще через минуту мой командирский танк уже покидал расположение полка. Механиком-водителем у меня был очень опытный сержант Краснов, и я, стоя на подкрылке, чтобы лучше видеть в темноте следы танка-беглеца, постоянно повторял в микрофон шлемофона: "Жми, голубчик, давай еще быстрее!" Я отдавал себе отчет, какую опасность представлял угнанный танк - шестьдесят снарядов, три тысячи патронов, двадцать гранат... Черт его знает, что у этого Иванова в голове! Раз отважился на такое преступление, то каких он дров может наломать...
Мы подъехали к одной из окрестных деревушек, и я приказал водителю остановиться. Перекресток проселочных дорог был весь изрыт гусеницами - рядом был танкодром, на котором недавно проходили учения. Я приподнялся на броне, чтобы попытаться разобраться в этих следах, и вдруг из-за забора ближайшего дома раздалась автоматная очередь. Пули прошли в считанных сантиметрах от моей головы. Я кубарем скатился с брони, спрятался за гусеницей и крикнул в темноту: "Я - командир полка подполковник Вертелко. Немедленно прекратите огонь!"
Из-за забора появились лейтенант - начальник караула и его бойцы, один из которых продолжал держать меня на мушке. Удостоверившись, что я на самом деле их командир, лейтенант начал извиняться и объяснять, что они заблудились и приняли мой танк за танк беглеца...
Я забрал у лейтенанта трех автоматчиков и велел ему возвращаться с остальными людьми в часть.
... Беглеца мы настигли на трассе Минск - Могилев. Он постреливал в темноту из курсового пулемета и шел на полной скорости. Но мой механик-водитель был поопытней, и вскоре расстояние между нашими танками стало сокращаться. Я приказал Краснову ударить его в левую гусеницу, чтобы сбросить с шоссе. Пушка моего танка была заряжена бронебойным снарядом, но я хотел обойтись без стрельбы.
После первого удара танк-беглец сполз в придорожную канаву, но быстро оттуда выбрался и продолжил движение. Второй удар оказался более удачным. Танк оказался в кювете, но продолжал стрелять. Теперь уже из спаренного пулемета. Мои автоматчики запрыгнули к нему на броню и кувалдами загнули ствол пулемета.
И тут мы увидели, что Иванов поворачивает в нашу сторону пушку...
Я приказал одному бойцу "ослепить" его - закрыть прицельные приспособления, чтобы он не мог прицельно выстрелить, а двое других что есть мочи лупили кувалдами по замкам задраенных люков.
Но сбить удалось лишь маленький лючок, предназначенный для пуска ракет из ракетницы, чтобы обозначать свое местоположение. Я начал орать в этот лючок, чтобы Иванов прекратил стрельбу и немедленно сдался. Ответом мне было молчание, а потом длинная очередь из курсового пулемета, ствол которого мы не успели еще загнуть. И тогда я просунул руку с пистолетом Макарова в маленькое отверстие этого лючка и выстрелами постарался отогнать Иванова от пульта управления огнем.
Наконец бойцам удалось открыть люк механика-водителя, и только я сунулся в танк, как меня остановил громкий окрик: "Поостынь, Вертелко! Пусть лучше твои солдаты его достают!"
Оборачиваюсь - передо мной стоит комдив генерал Зайцев. Я и не заметил, когда он подъехал...
Один из моих автоматчиков дал в люк несколько очередей и только после этого полез сам. Каково же было наше удивление, когда он выволок наружу целого и невредимого Иванова. На нем не было ни единой царапины!..
Когда стали разбираться с этим горе-угонщиком, то выяснили, что во всем виновата... любовь. Оказалось, что накануне он получил из дома письмо, где матушка писала, что буквально на следующий день его зазноба выходит замуж. А до родной деревни-то всего ничего - сто двадцать километров. Вот и решил он "поздравить" свою дорогую и отсалютовать из всех видов танкового вооружения. За что и получил восемь лет тюрьмы...
А я чуть было не полетел с должности за такое ЧП. Спас меня член военного совета генерал-лейтенант Греков, который встал на мою защиту и предложил дать мне шанс реабилитироваться на грядущих широкомасштабных учениях стран Варшавского договора "Днепр", где мой полк должен был выступать на главном направлении.
Ну уж я постарался реабилитироваться! По результатам учений меня наградили орденом Красного Знамени, министр лично вручил золотые часы, и мне предоставили возможность поступить в Академию Генерального штаба, хоть по возрасту я был уже староват. Мне шел сорок первый год, а командиров полков туда принимали только до сорока...
И стал Я пограничником...
К СОРОКА семи годам я потихоньку уверовал в прогнозируемость событий и предсказуемость своей дальнейшей службы. Был командиром батальона, потом командиром полка, потом - дивизии. Получил генерала. Назначили первым заместителем командующего 5-й танковой армией. Ходили слухи, что я главный кандидат на должность командующего.
Ан нет! Судьбе снова захотелось заложить крутой вираж...
После известных событий на Даманском полуострове на правительственном уровне было принято решение основательно вооружить погранвойска: дать им более мощную артиллерию, танки, БМП, БТР. На советско-китайской границе стали формироваться хорошо оснащенные мотоманевренные группы. И возникла острая необходимость в специалистах как низового уровня, так и для службы на самом верху - в Главном управлении погранвойск. А где их взять? Ответ напрашивался сам собой - конечно же, в Советской армии.
И вот в июле 1973 года меня вызвали лично к председателю КГБ СССР Юрию Владимировичу Андропову, в ведении которого в то время были погранвойска. Я долго думал, что ему сказать, а потом признался в своих сомнениях: "Я ведь уже тридцать лет в танковых войсках, у меня и психология, и образ мыслей сложились под влиянием профессии. Не получится ли так, что я въеду в погранвойска, как танк на контрольно-следовую полосу, нарушив своим появлением давно отлаженный механизм?" Председатель КГБ поинтересовался:
- Какое у вас образование?
- Танковое училище, Бронетанковая академия и Академия Генерального штаба, - отвечаю.
- Выходит, учить вас вроде и негде. Значит, работать надо. В танковой армии у вас тысячи единиц бронетанковой и автомобильной техники. У нас в погранвойсках ее значительно меньше, к тому же она разбросана по периметру шестой части суши. Но управлять ею тоже надо. Вот поэтому мы вас и пригласили. Так что будем докладывать в ЦК?
"А что тут докладывать, раз всё уже решено?" - подумал я и чётко ответил:
- Я солдат. Что прикажут, то и сделаю. Готов приступить!
- Вот это другой разговор! - улыбнулся Юрий Владимирович.
И стал я пограничником...
Боль сердца моего - Афганистан...
ПЕРВЫЕ отряды пограничников вошли в северные провинции Афганистана в 1982 году. И хотя мы были на той стороне, нашей главной задачей было обеспечение безопасности государственной границы и мирной жизни людей на советской территории. Мне, как заместителю, а с 1983 года первому заместителю начальника погранвойск, вменялось в обязанность руководить всем этим процессом.
Непосредственно перед вводом погранвойск я работал в тех пяти отрядах афганского направления, которые готовились к командировке.
В каждом отряде была организована мотоманевренная группа, а в некоторых даже две. Передо мной поставили задачу довести их до нужного уровня.
Я всегда руководствовался суворовским принципом: "Тяжело в учении - легко в бою", и поэтому подготовка шла очень напряженно. Заставлял своих солдат до изнеможения тренироваться на бутафорских крепостных стенах и скалах, преодолевать рвы и мосты, колоть и рубить воображаемого противника, совершенствовать стрелковую подготовку, совершать марш-броски. Забегая немного вперед, скажу, что за все время афганской войны мы потеряли всего четыреста девяносто пограничников, ни один не попал в плен и не пропал без вести. Солдат мы посылали "за речку" только после года службы. Я категорически запрещал отправлять туда молодых ребят, и отбор офицеров у нас был особый.
Мне врезалась в память картинка, увиденная перед самым маршем на афганскую территорию. Один из моих солдат, вытряхнув из вещмешка содержимое, критически осматривал своё нехитрое хозяйство на предмет его облегчения: гранаты, патроны, консервы и буханку хлеба. В одну руку он взял банку тушенки, в другую - гранату и, словно определив вес и ценность того и другого, отложил тушенку в сторону, а гранату положил обратно в мешок. Я поймал себя на мысли, что где-то подобную картинку уже видел. И вспомнил 44-й год. Как был похож этот солдат на моих тогдашних сверстников! И у нас тогда, и у нынешних бойцов общим было одно - желание выжить. Чувство самосохранения подсказывало, что в бою граната гораздо важней, чем банка консервов...
83-й как 43-й...
Восемьдесят третий год был особенно тяжелым годом афганской войны. Я всегда его сравниваю с сорок третьим. Всего четыре десятка лет отмерила эпоха, чтобы бросить нас из одной огненной купели в другую. А я, наивный, думал, что навеки зарыл свой штык под Кенигсбергом...
Мне неоднократно приходилось и приходится - увы, к великому сожалению! - слышать досужие рассуждения о том, что, мол, советские генералы в Афганистане сидели в высоких штабах, огражденные солдатскими штыками и минными полями. И что афганские пули достать их не могли.
Я не хочу ни перед кем оправдываться, просто расскажу об одном конкретном случае. Подобных за мою службу "за речкой" было уж если не сотни, то несколько десятков точно...
Один из афганских пограничных полков, действующих на границе с Пакистаном в районе Чамкани, оказался в критическом положении. Подлетаем мы к этому полку на двух вертолетах: я с группой офицеров на ведущем, транспортном, сзади - боевой. Едва приблизились, с господствующих высот со стороны Пакистана ударили крупнокалиберные пулеметы. "Что будем делать, товарищ генерал? - спросил у меня командир нашего вертолета. - Сесть под таким огнем нереально..."
"Будем высаживаться с зависания, - отвечаю. - Передай напарнику - пусть поработает по огневым точкам".
Нас было человек десять-двенадцать, и высыпались мы из вертолета, как горох. Все сразу упали в канаву и стали отползать в сторону. А я чуть замешкался - не хочу делать скидку на возраст, но мне тогда было пятьдесят семь лет! И вдруг чувствую, кто-то мощным ударом сбивает меня на землю. А на том месте, где я только что стоял, взметнулись фонтанчики пыли от пулеметной очереди.
"Спасибо!" - говорю полковнику, который меня спас. Он лишь улыбнулся в ответ...
И это было только начало. Командир полка, зная, что из Кабула прилетает группа советских офицеров, подогнал к месту нашей высадки старенький ГАЗ-69. Хорошо, что хоть тента на нем не было - было удобно выпрыгивать, когда попадали под прицельный огонь с пакистанской стороны. Примерно на полпути автомобиль задергался, зачихал, и водитель-афганец стал... разворачиваться в обратную сторону. Что за чертовщина? А машина тем временем развернулась и... поехала задом в нужном нам направлении. И только когда прибыли в полк, водитель пояснил, что у него заканчивался бензин, а поскольку дорога шла под уклон, то при езде задом оставшееся в баке горючее стекало к приемному патрубку.
В самой части было очень неспокойно. ДШК душманов, бьющие из пещер на гористой пакистанской стороне, доставали всякого, кто решался в дневное время пройтись по территории полка. Передвигаться приходилось либо по траншеям, либо под прикрытием дувалов.
В тот же день я по рации связался с маршалом Соколовым, который находился в Кабуле, и доложил ему, что срочно нужны помощь, горючее, боеприпасы, запчасти к танкам и артиллерийским орудиям.
Пока ждали реакции Кабула, ремонтировали танки и пушки. Затем, провоцируя огонь, засекали огневые точки душманов, наносили их на карту и составляли карточки огня для стрельбы танков прямой наводкой. За несколько дней такой "охоты" мы уничтожили десятка полтора-два пакистанских пулеметов. А если учесть, что танкистам приходилось сидеть в своих раскаленных машинах при пятидесятиградусной жаре, то это была фантастическая по своему мастерству стрельба.
А потом и авиация, посланная Соколовым, подоспела и тоже основательно поработала по нашей наводке. Пограничникам доставили продовольствие, оружие, боеприпасы, горючее. Пошатнувшееся положение полка удалось заметно укрепить...
В "гостях" у душманов
Я УЖЕ говорил, что за всю афганскую войну мы не допустили ни единого случая, чтобы кто-либо из пограничников попал в плен или пропал без вести. Несколько раз я лично занимался поиском пропавших ребят.
Однажды одной из банд моджахедов удалось проскользнуть незамеченной мимо наших заслонов и перейти границу в районе Московского погранотряда. Участь боевого охранения пограничников, вступившего с ними в неравную схватку, была предрешена. Но израненные офицер и сержант успели поднять тревогу. Подошли основные силы. Бой продолжался всю ночь. К утру душманы отступили, оставив на берегу Пянджа тела убитых. Наши недосчитались сержанта и двух рядовых.
На поиск пропавших были брошены значительные силы, в небо подняты вертолеты. Мы привлекли и те наши подразделения, которые дислоцировались на афганской стороне, а также афганцев, в том числе и некоторые бандформирования, не состоящие в открытой оппозиции к народной власти. Однако действовать нужно было очень тонко, зная, на кого из непримиримых можно воздействовать силой, а с кем войти в контакт и постараться решить вопрос о передаче наших ребят мирным путем.
Афганские гэбисты порекомендовали нам выйти на Самада - одного из главарей действующей в тех местах группировки боевиков. С афганскими властями он был не в ладах, но наших пограничников не трогал, а потому нужно было заручиться пусть не поддержкой, но хотя бы невмешательством с его стороны. Самад дал согласие на встречу. В назначенное время вертолет, на борту которого находились я и офицер-разведчик, таджик по национальности, владеющий местными наречиями, приземлился в расположении банды.
Штаб душманов располагался в трех палатках на господствующей высоте. Когда шум двигателей затих, молчаливые бородачи, опоясанные пулеметными лентами и вооруженные автоматами китайского образца, провели нас к палатке Самада.
Усевшись на ковер рядом с главарем банды, как принято, осведомились о здоровье, о детях и перешли к делу. Выяснилось, что о наших пропавших без вести солдатах Самад слышал, но где они, не знает. Обещал помочь. В то же время попросил, чтоб его людей не беспокоили на таких-то и таких-то маршрутах. Одним словом, беседа получилась полезной и обстоятельной. Чтобы закрепить ее результаты, я попросил сопровождавшего меня офицера сходить к вертолету и принести что-нибудь из еды. Встретив его у входа в палатку, развернул сверток: бутылка русской водки, буханка хлеба, пара банок консервов - обычный для Афгана "джентльменский набор". Но... в консервных банках была свиная тушенка. Предложить ее правоверному мусульманину - значит оскорбить в лучших чувствах. Что делать? Решение я принял мгновенно. Достал из внутреннего кармана фломастер, пририсовал к свиной морде большие коровьи рога, открыл банку и сбросил сверху жир - теперь сойдет за говядину.
А дальше все было ловкостью рук и делом техники, да и предрассветные сумерки помогли. Когда мы подзакусили, я вновь попросил своего офицера сходить к вертолету и принести что-нибудь к чаю. А в это время откупорил бутылку водки и соблазнил Самада отведать чудодейственного русского напитка. В присутствии третьего, к тому же единоверца, он ни за что бы пить не стал. А здесь все сошло как нельзя лучше. Контакт с главарем бандитов был установлен. Чуть позже, чтобы у него остались обо мне только сладкие воспоминания, я отправил ему шапку-ушанку, спальный мешок и теплый бушлат, карманы которого были набиты всякой снедью.
Потом шеф наших разведчиков в Афганистане генерал-майор Георгий Лопухов признался мне, что работать с Самадом - одно удовольствие. Мне было приятно это слышать.
Что касается дальнейшего розыска пропавших пограничников, то в целях деморализации противника, который, мы знали, как кары небесной, боится ночного огня, была проведена операция "Устрашение". Впервые в афганской войне было допущено массированное использование авиации в темное время суток. В воздух поднялось одновременно свыше двадцати боевых вертолетов. Они шли в два эшелона, бросая светящиеся авиабомбы в те районы, где, по данным разведки, затаились душманы. Однако удары наносились с таким расчетом, чтобы, по возможности, избежать жертв со стороны противника. Ведь главной нашей целью было только одно: произвести психологический эффект. Эта цель была достигнута. В том районе надолго установился мир.
А ребят наших мы вскоре нашли - обессиленных и изможденных, с ногами, потертыми до такой степени, что передвигаться сами они не могли. Случилось с ними вот что. Во время ночного боя они потеряли ориентировку и, двинувшись по одной из расщелин, ведущих в горы, заблудились. Тропа, по которой они пошли, уперлась в отвесную скалу. Ребята попали в ловушку, каких в афганских горах немало. Идти назад сил уже не было. И спасибо тому вертолетчику, который во время очередного поискового полета сумел разглядеть среди скал три маленькие фигурки в защитной форме.
Чечня, год 2006-й...
В МАРТЕ этого года, накануне 195-летия внутренних войск в составе большой делегации я побывал в Ханкале. От имени Фонда социально-экономической реабилитации сотрудников и ветеранов спецслужб и правоохранительных органов "Альфа-Центр", членом экспертного совета которого я являюсь, поздравил воинов с праздником, вручил подарки.
Мы много беседовали и с солдатами, и с офицерами. И в заключение каждой встречи я неизменно повторял: "Две войны, через которые пришлось пройти, убедили меня в главном - самым дорогим является человеческая жизнь. Чем меньше потерь было у того или иного командира, тем большим уважением и авторитетом он пользовался и у своих подчиненных, и у начальства. Так было и в Великую Отечественную, так было и в Афганистане. Очень хочется, чтобы так было и в Чечне..."
Беседовал Николай КАЗАКОВ
Фото из архива И.П.Вертелко
ОТ РЕДАКЦИИ. 17 августа Ивану Петровичу Вертелко исполняется 80 лет. Поздравляем его с этим славным юбилеем и желаем крепкого здоровья, силы духа и долгих лет жизни. Иван Петрович, так держать!
На предстоящем первенстве мира среди юниоров по биатлону выступят два спортсмена из экспериментальной команды бывших лыжников «Сочи-2014», которая с мая прошлого года готовится под руководствомНиколая Лопухова . О впечатлениях от новой работы, планах и перспективах команды известный тренер рассказал корреспонденту «Чемпионат.ру» Александру Круглову.
Справка «Чемпионат.ру»
Николай Петрович Лопухов
Родился в городе Задонске Липецкой области. Выпускник института физической культуры (ГЦОЛИФК) в Москве 1968 года. Карьеру тренера начинал в Томске, где преподавал в педагогическом институте и работал тренером по лыжным гонкам в детско-юношеской спортивной школе. В этом же городе подготовил членов сборной команды СССР: чемпионку СССР Людмилу Горн и членов юниорской сборной Надежду Забегаеву и Любовь Шумиловскую.
Затем работал в Одинцово тренером женской команды вооружённых сил. Потом перешёл в команду профсоюзов «Дружба», на базе которой выросли такие гонщицы, как Любовь Егорова, Тамара Тихонова, Лариса Птицына, Светлана Нагейкина, Нина Гаврилюк.
В 90-е годы стал тренером женской сборной команды, затем работал с мужским составом. Под его руководством тренировался Михаил Ботвинов, Алексей Прокуроров.
Работал тренером в Южной Корее, после чего возглавил основной состав женской команды. В итоге Лариса Куркина, Наталья Баранова и Евгения Медведева стали чемпионками Олимпийских игр в Турине в эстафетной гонке, а Медведева также стала бронзовым призёром Игр в персьюте. Затем Лопухова перевели на мужской спринт, где он проработал два года.
Сейчас Николай Лопухов старший тренер экспериментальной команды по биатлону города Москвы «Сочи-2014».
- Николай Петрович, почему решили сменить специализацию и перейти в биатлон?
- В мае я давал интервью, где подробно описал причины, побудившие меня покинуть лыжные гонки. Сейчас не хотелось бы снова возвращаться к этому вопросу. Замечу, что я давно мечтал работать в биатлоне. Ещё в 1988 году меня приглашал Александр Привалов, но тогда не получилось. После этого было ещё несколько возможностей, однако моя встреча с биатлоном откладывалась до тех пор, пока весной прошлого года меня не пригласили в экспериментальную команду города Москвы «Сочи-2014». Мы набрали талантливых мальчишек и девчонок, теперь я с удовольствием работаю в этом коллективе.
- Чья была идея создать эту команду?
- Это совместная идея спорткомитета города Москвы и руководства биатлонной федерации.
- Федерация – это Союз биатлонистов России?
- Нет, речь идет о федерации биатлона города Москвы, которую возглавляет Владимир Владимирович Малин, а помогает ему Сергей Борисович Панкин. Основное финансирование идёт от московского спорткомитета.
- После ухода из лыжных гонок вы говорили об отсутствии гармонии в отношениях руководства федерации, тренеров и спортсменов. В биатлоне с организационными вопросами дела обстоят лучше?
- Я пока начинающий биатлонный тренер, но могу сказать, что в нашей команде руководство обеспечивает нас всем необходимым. Мы проводим учебно-тренировочные сборы на высоком организационно-методическом уровне, у нас нет проблем. Два спортсмена из нашей группы находятся сейчас в Канаде, где готовятся к первенству мира по биатлону среди юниоров и юношей. Это Тимофей Лапшин и Дмитрий Дюжев.
- Я уже обратил внимание на два новых имени в составе юниорской и юношеской сборных. Не могли бы рассказать поподробнее об их спортивном пути?
- Это очень интересные ребята. Они занимались лыжными гонками. Прежде чем предложить им перейти в биатлон, мы разговаривали с их родителями и личными тренерами. Они согласились с предложенной нами системой подготовки. Дмитрий Дюжев – спортсмен 1990 года рождения, год назад переехал в Москву. По всем параметрам он находился на примете у тренеров юношеских сборных команд по лыжным гонкам, заставлял обращать на себя внимание. Тимофей Лапшин – прошлогодний победитель спартакиады среди юниоров в лыжном спринте. Ребятам нравится заниматься биатлоном, но вся работа у них ещё впереди.
- А как складываются их отношения со стрельбой?
- Стрельба – очень тонкая вещь, требующая многолетней подготовки, поэтому пока дела у них идут с переменным успехом. На всероссийских отборочных соревнованиях они проявили себя хорошо, но в целом им предстоит долгая кропотливая работа, и их звёздный час придёт через три-четыре года.
- Получается, на предстоящем первенстве мира вы не ставите перед ними сверхзадач?
- Мы хотели бы, чтобы они удачно выступили, но нужно реально смотреть на вещи. Наша главная цель – работа на перспективу, а не сиюминутный успех. Юниорские соревнования – это хорошая возможность потренироваться, но не основная цель, как Олимпийские игры.
Мы пытаемся выявить самых перспективных спортсменов по таланту, психологии и трудолюбию, способных в будущем бороться за медали сочинской Олимпиады, и совершенствовать их мастерство.
- С вами занимаются 15 человек. Каков половозрастной состав вашей команды?
- У нас пять девушек и десять ребят разного возраста: есть взрослые, юниоры и юноши. Команда находится ещё в стадии формирования. Мы пытаемся выявить самых перспективных спортсменов по таланту, психологии и трудолюбию, способных в будущем бороться за медали сочинской Олимпиады, и совершенствовать их мастерство. Я бы сравнил нашу работу с огранкой бриллиантов.
- Для того чтобы вы сочли работу успешной, сколько человек должно попасть в сочинскую олимпийскую команду?
- У нас есть методическая программа подготовки команды из 12 человек к Олимпиаде в Сочи. Конечно, далеко не все из них могут попасть в олимпийскую команду. Мы не являемся базисом во всей системе подготовки к Олимпиаде. У нас есть основная сборная, есть молодёжная и юниорская команды, работают регионы, а мы лишь маленький камушек в этой огромной биатлонной системе, которую возглавляют президент СБР Михаил Прохоров и его первый заместитель Александр Тихонов. Конечно, хотелось бы стать частью этого многогранного алмаза и достойно представить нашу родину в Сочи.
По данным "СЭ", одним из кандидатов на пост главного тренера сборной России является бывший старший тренер мужской команды Николай Лопухов. Однако эта фигура вызывает в мире биатлона неоднозначную реакцию.
Владимир ПУТРОВ, тренер Антона ШИПУЛИНА: "ЛОПУХОВ ДОПУСКАЕТ ТЕ ЖЕ ОШИБКИ, ЧТО И 25 ЛЕТ НАЗАД"
Лопухов три года подряд неправильно использовал эффект горной подготовки. Методические просчеты видны невооруженным глазом. Вы возьмите его прошлогоднее интервью, в котором он говорил, что планирует выводить команду на пик к началу января. Но ведь каждый понимает, что продержать организм в состоянии наивысшей работоспособности на протяжении 30-40 дней невозможно! Я уж не говорю о бессистемности. Когда ты едешь работать по одному плану, а затем он несколько раз меняется, доверие к такой методике пропадает. В 1986 году у Лопухова была первая женская сборная по лыжам, а вторую отдали Александру Грушину. Так вот, основная команда из-за неорганизованности провалила подготовку и до Калгари-1988 дотерпела только великая Резцова. А вот второй состав там выступил великолепно! Так Лопухов до сих пор допускает те же ошибки, что и 25 лет назад. Он не учится.
- Много их было допущено в этом году?
В олимпийском сезоне каждый день на счету. Однако уже на августовском сборе Лопухов начал допускать промахи. Антон Шипулин на гонке на призы губернатора Тюменской области стал лишь 18-м - он проигрывал даже юниорам. Это было вызвано перебором нагрузок. При этом Лопухов пытался их "переварить" посредством каких-то препаратов.
- Не пытались объясниться с ним?
Мы поговорили, и он пообещал, что теперь нагрузки спадут, и уже в Сочи Антона "отпустит". На деле же оказалось, что на пятый день пребывания он начал давать ускорения на роллерах. А ведь любому методисту известно, что на высоте делать это можно хотя бы на восьмой день. В результате к чемпионату России Антошка подошел "никаким". В спринте он остался далеко позади, а на "двадцатке", которая была через день, вообще сошел.
- Да, помню.
24 сентября я затрубил в полную силу. Нужно было принимать меры и уходить на самоподготовку. От Сергея Кущенко мы получили согласие только 30 сентября. К этому времени Антон был разобран до крайней стадии. И выводить его из этого состояния нужно было не препаратами, а грамотными восстановительными тренировками. Важно было знать особенности организма Шипулина, его характер. Но даже в тот момент я был на 100 процентов уверен, что он выиграет медаль в Сочи.
29 октября мы присоединились к группе Валерия Польховского, в которой работали Максим Чудов, Иван Черезов и Максим Максимов. К декабрю нам с Валерием Николаевичем удалось привести Антона в порядок. Но в тот момент Лопухов и Кущенко начали вставлять нам шпильки. Например, пришло указание отстранить Путрова от работы с Шипулиным.
- С какой формулировкой?
Мешаю подготовке. Это при том, что я вырастил олимпийских чемпионов Юрия Кошкарова и Евгения Редькина, работал с Александром Поповым и Сергеем Чепиковым. Да и с Шипулиным, который в последние годы был лучшим в российской команде, я как-то справлялся. Но оказалось, что я плохой и необразованный... А 17 декабря от команды отцепили Польховского.
- Чья это была инициатива?
Кущенко. Хотя они с Лопуховым и Виктором Майгуровым втроем хорошо спелись. И для них было неприятно осознавать, что лучший биатлонист в олимпийский сезон уходит на самоподготовку.
- Если в январе в команде не было ни вас, ни Польховского, то по какому плану работал Шипулин?
Мы с Польховским разработали методику и довели ее до Антона. Он сам - умный парень, не зря же у него два высших образования. Даже находясь в сборной, Шипулин в январе готовился к Сочи самостоятельно. Вот с Кошкаровым была история - на одной из тренировок он сказал, что очень плохо себя чувствует и отпросился отдыхать. А потом, дней через пять, после очень тяжелой работы, он снова подошел ко мне: "Владимир Михайлович, я должен добежать еще 7 км. Помните, пять дней назад недоработал...". Вот что такое самосознание! Антон такой же.
- С главой СБР Михаилом Прохоровым поговорить было нереально?
Куда там. Как на него выйти? Через Кущенко? Так он мне даже аккредитацию на Олимпиаду не дал. В Сочи я ездил, как обычный зритель. За свои деньги покупал билеты. А те два, которые полагались каждому спортсмену, Антон, разумеется, отдал своим родителям. Доступа к нему на Играх у меня не было.
- Кто-то из команды помогал в этой ситуации?
Владимир Барнашов. Мы с ним и в Сочи общались. Это человек с головой, который имеет свое мнение. Связь с Антоном у нас держалась через него.
- В Сочи у Шипулина все начиналось несладко - с промаха последним выстрелом и четвертым местом.
После спринта Лопухов довел его до истерики. Антошка и без этого очень переживал... Три дня ходил как мертвец. А пиком всего стало нежелание старшего тренера ставить Шипулина на эстафету. Ну как можно в тот момент, когда человеку особенно требуется поддержка и доверие, говорить, что его место в команде под вопросом? Мол, Алексей Волков, Дмитрий Малышко и Евгений Устюгов бегут точно, а вот между Шипулиным и Александром Логиновым еще нужно определиться по результатам контрольной тренировки. В тот момент Антон не выдержал и спросил у Лопухова: "Николай Петрович, ну как вам не стыдно? Что вы делаете? Посмотрите хотя бы на мировой рейтинг, где я иду пятым".
- Каким образом вопрос с эстафетой решился в положительную для Шипулина сторону?
Во многом - это заслуга Барнашова. Для него как раз важны были не взаимоотношения Лопухова и Путрова, а интересы команды. Кстати, перед эстафетой мы сумели договориться, чтобы родители приехали к Антону в деревню. Они провели теплую беседу, после которой он окончательно воспрял духом.
- После Олимпиады с Лопуховым виделись?
Встречались в Ханты-Мансийске на тренерском совете. Он еще умудрился протянуть мне руку. Я ему сказал: "Слушай, бессовестный, ты хоть понял, что чуть не натворил"?
- Недавно новым президентом СБР выбрали Александра Кравцова.
Это хорошо. Кравцов известен как грамотный и принципиальный специалист. Главное, чтобы вокруг него была хорошая команда. Кто может помочь ей, так это, например, Польховский. Предыдущее руководство не жаловало его, поскольку он сильный специалист, имеющий свое мнение. А вот если сейчас о таких людях начнут вспоминать - это пойдет на пользу российскому биатлону.
Николай ЛОПУХОВ: "ЧУВСТВУЮ В СЕБЕ СИЛЫ ПРОДОЛЖИТЬ РАБОТУ"
- Обидно, не получилось стать старшим тренером женской сборной по лыжам?
Нет. У меня в жизни было столько сложных моментов, что на подобных вещах я уже не зацикливаюсь.
- Теперь собираетесь стать главным тренером биатлонной сборной?
Планы продолжить работу у меня есть, но все зависит от нового руководства. Пока конструктивного разговора с президентом СБР Александром Кравцовым у нас не было. А уж говорить о каких-то конкретных должностях вообще не имеет смысла.
- После Олимпиады вы говорили, что больше не хотите работать с командой.
Тогда я действительно так думал. Но прошло время, отдохнул и чувствую в себе силы и энергию продолжить работу.
- Проанализировали прошлый сезон? Выявили какие-то ошибки?
Да не было никаких ошибок. Серьезных.
- В том числе и в работе с Антоном Шипулиным?
Я работал с командой три года. И как тот же Шипулин, если я не умею с ним работать, показывал все эти сезоны лучшие результаты в команде? А обвинения в моей методической неграмотности выглядят нелепо. Все-таки мои команды выигрывали олимпийское золото в 1988, 2006 и 2014 годах. Это же неспроста?
- Можете все-таки приоткрыть завесу и рассказать, почему Антон оказался в разобранном состоянии в сентябре? Он же поэтому ушел из вашей группы?
В августе Антон болел, поэтому в Сочи он уехал неготовым. Но мы ведь к сентябрьским стартам в Сочи и не готовились!
- Дело только в болезни?
Весенний оздоровительный сбор он провел вместе с лыжником Александром Легковым. Легков - это фанат. Нашим ребятам в профессиональном плане нужно многому у него поучиться. Шипулин, глядя на него, тоже проделал большую работу. На сбор в Чайковский он приехал уже перегруженным и уставшим, но убеждал меня, что отдых ему не требуется. В результате, с точки зрения интенсивности, летом Антон работал меньше остальных. Среди лидеров у него была самая низкая скорость. Но почему-то виноватым оказался я. А у Валерия Польховского тренировался Черезов, с которым Антон хорошо общается. Это сыграло роль. Вот так нескладно все получилось. Дальше он готовился сам. Хотя мы с Шипулиным были и есть в нормальных отношениях.
- А что за история с разговором о его возможном невключении в олимпийскую эстафету?
Про эстафету вообще никаких разговоров не было! Последний тренерский совет с командой у нас был 2 февраля. С тех пор каждый спортсмен работал по индивидуальному, специально для каждого разработанному плану. Дергать кого-то в момент соревнований не имело смысла.
В том числе и о Шипулине. В январе он себя чувствовал не очень хорошо. Проиграл ребятам контрольную тренировку в Риднау, потом не очень хорошо выступил в Антхольце. Поэтому сказали ему, что нужно провести контрольную тренировку с Александром Логиновым. Но это было применительно к спринту. Об эстафете речи вообще не шло. С прошлого сезона было понятно, четвертый этап - удел Антона.
- Как был объявлен состав на эстафету?
Он был заранее всем понятен, поэтому объявлять его не имело смысла. Уже в прошлом году кроме того, кто побежит первый этап, все было ясно. А помните, вы спрашивали меня об ошибках?
- Конечно.
Так вот, одна серьезная ошибка произошла давно. На мой взгляд, идеальная система у нас была в самом начале олимпийского цикла. Тогда Валерий Польховский был главным тренером, я отвечал за функциональную подготовку, старшим был Андрей Гербулов и важную роль в команде играл Андрей Панин. Такая связка была довольно удачной и продуктивной. Мы работали одним звеном! В мае все было замечательно. А через два месяца Валерий Николаевич, насмотревшись на работу Пихлера, разбил нашу команду на две подгруппы. Группу "А" я готовил я, а группу "Б" - Польховский, по методике Пихлера. И вот в сентябре на чемпионате России в Уфе группа "Б" выступила значительно хуже. В результате в октябре мы снова объединились, но в тот момент произошел разрыв между Гербуловым и Польховским. А я оказался как бы между двух огней.
А через какое-то время должность главного тренера упразднили, а меня назначили старшим. Таким образом, Валерий Николаевич остался вне команды. С тех пор у нас началось недопонимание, и ситуация только ухудшается. Хотя у меня никакой неприязни к нему нет. Более того, в сентябре этого года я подходил к Польховскому, предлагал работать вместе, но он не захотел.
- И сейчас готовы работать с ним?
- Вы не первый раз призываете объединиться.
На мой взгляд, сейчас сделать это просто необходимо. Важно, чтобы на тренерском совете была выстроена четкая стратегия подготовки - и затем ей следовали. При этом особенное внимание нужно уделить переходу спортсменов из юниорской команды в основную. В Европе ведь эта проблема не так актуальна, а нам нужно менять сознание. Давайте будем откровенными: когда в России юниоры получают серьезные деньги, многим срывает голову. Потом некоторые приходят в себя, но ведь не все.
- Почему, по-вашему, многие лидеры мужской команды хотят летом работать самостоятельно?
Когда мужчины достигают серьезных результатов, они начинают хотеть жить по-своему. Кому хочется уезжать из дома, от своей девушки? Но такие шаги редко оказываются позитивными. Единственный пример, разве что, Уле-Эйнар Бьорндален, хотя этот человек - исключение из всех правил. Поэтому я и хочу, чтобы все объединились, выстроили четкую стратегию. Если мы станем дружными, российский биатлон сделает большой скачок вперед. А у нас получается, что мужчины ругаются и жалуются друг на друга больше женщин. То же касается и лыж. Разве это правильно? Пора понять, что все мы работаем на одно дело. На мой взгляд, нужно взять за основу советские методики Александра Привалова, Виктора Иванова, Виктора Маматова и дополнять их, учась у лучших современных спортсменов. В этом наш большой резерв .
Вечером 1 августа из заявления главы Федерации биатлона Украины Владимира Брынзака стало известно, что три российские спортсменки будут представлять Украину на международных соревнованиях. Вместе с девушками в соседнюю страну переехал и их тренер Илья Лопухов. Матч ТВ пообщался со специалистом и узнал подробности ситуации.– Что стало причиной смены гражданства вашей группой?
– Основной причиной можно назвать «рваную» подготовку моих подопечных в России. Получалось, что одна спортсменка попадала в сборную, а вторая в лучшем случае ехала «прицепом» за счет региона. Или же, если денег не находили, готовилась со мной. Затем ситуация менялась зеркально: вторая ехала в сборную, а первая готовилась со мной. Эти организационно-методические качели не очень хорошо влияли на результаты. Спортсменки начали топтаться на месте, причем сами это почувствовали. К сожалению, в Москве, за которую мы выступали, не получилось создать какую-то альтернативную группу, чтобы мы самостоятельно могли работать. Обиды или зла у меня нет, наоборот, хочу отметить, что и Москомспорт, и наша СШОР № 43 делали очень много для биатлонисток. Но, увы, возникла тупиковая ситуация.
– И вы поехали в Белоруссию?
– Да, у меня там работает отец, Николай Лопухов. Он помог получить приглашение на просмотр. Решили съездить, оценить, что и как, проговорить все вопросы. Приехали, спортсменки прошли тестирование, всем все понравилось, нас обещали взять. Белорусам, кстати, сразу сказали: решение будет не авторитарно тренерским, а коллективным. В обсуждении принимали участие в том числе родители биатлонисток. Но в конце концов с Белоруссией не сложилось.
– Почему?
– Нас не захотели брать полностью. Белорусы не готовы были сделать предложение мне как тренеру и тем спортсменкам, которым нужно было отбывать карантин из-за смены гражданства. Я объяснил: во-первых, решение о переходе командное, а во-вторых, мы уже начали готовить переход - все уволились с работы, чтобы это не стало проблемой, и приехали всей командой наниматься на новую работу. Узнав новости, сели, обсудили ситуацию и поняли: нам такой вариант не подходит.
– Предлагаю уточнить состав команды.
– Я и три спортсменки - Екатерина Бех, Анастасия Рассказова и Оксана Москаленко.
– Кого готова была взять Белоруссия?
– Москаленко, которая без карантина, и Бех – у нее карантин заканчивается в декабре.
– Как и когда появился вариант с Украиной?
– В июле, когда стало ясно, что позиция белорусов нас не устраивает. Вспомнили, что у всех девушек по отцовской линии есть украинские корни. Созвонились с Владимиром Брынзаком, он предложил приехать и обсудить все при личной встрече. Никаких переманиваний с их стороны не было, хочу лишь поблагодарить руководство ФБУ за то, что вошли в положение, помогли, дали возможность спортсменкам продолжать карьеру и реализовывать мечты.
– С учетом всех этих переездов и нервов у девушек была возможность нормально тренироваться?
– Сложный вопрос. Тренировочный ритм получился немного рваным, да и обстановка сказалась, чувствовали себя не в своей тарелке. Нервозность присутствовала. Но у нас задача простая - работать. Мы переехали не ради финансовой выгоды, а только ради спортивных достижений. Мечта у девушек - хорошие выступления в большом спорте. Думаю, справимся, и все будет нормально.
– Готовы к конкуренции за попадание в состав украинской сборной?
– Мы готовимся к зиме и будем отбираться на общих основаниях. Если у кого-то возникнет карантин - подкорректируем календарь. Никакого блата, гарантированных мест в команде и тому подобного у нас нет.
– По поводу двухлетнего карантина для Рассказовой что слышно?
– Могу только сказать, что когда мы были в Белоруссии, СБР хотел давать ей карантин. Возможно, у руководства российского биатлона есть небольшая обида на меня за то, что перед отъездом на тестирование я не доложил о намерениях. Но я сделал это сразу же после того, как по результатам тестирования мы получили предложение из Минска. Пришел в СБР и четко описал положение. Тут тоже нужно понять, что, наверное, ни один руководитель национальной федерации не отпустил бы на тестирование в другую сборную своих спортсменов. Так что непонятно, как правильно действовать, чтобы и не обидеть никого, и при этом карьеру спортсменок защитить.
– Говоря о вас, на какие финансовые условия перешли?
– На меньшие, чем были в России. Повторюсь, финансовой подоплеки тут нет, исключительно желание продолжить работу со своими спортсменками совместно с тренерским коллективом Украины.
– Как к этому переходу отнеслись в России, уже знаете?
– Мой московский номер отключен, дозвониться по нему не получится. В интернет не захожу. Знаю, что много звонков было в ФБУ, и что девушкам писали в соцсетях.
– Где вы сейчас находитесь?
– На соревнованиях в Закарпатье.
– Проблем с поездками в Россию и обратно не видите?
– Нет, совершенно не вижу. Здесь нет политики, все работают на результат. Российские спортсмены из украинской команды ездят домой без каких-либо осложнений. У нас всех семьи в России, у девушек там молодые люди. Нужно просто почетче продумывать логистику, понимать, когда можно вернуться в Россию, а когда на это уже нет времени и лучше остаться на межсборье здесь.
– Нет страха, что вас зацепит политикой?
– Думаю, политический момент в большей степени раздут. Простые люди все адекватные и ведут себя нормально. Конечно, есть на заднем фоне мысли, что можем нарваться на кого-то с жесткими политическими взглядами. Но я сам хотел бы, чтобы вернулось все то светлое, что было во времена, когда спорт не смешивали с политикой. Это совершенно разные вещи, и от смешения их ничего хорошего не будет. Я родился в СССР, в моей душе Россия и Белоруссия, Казахстан и Украина - одна страна.
Рокировка, которая произошла в межсезонье в мужской биатлонной сборной России, когда Андрей Гербулов оставил пост старшего тренера, уступив его Николаю Лопухову, на первый взгляд изменила в штабе немногое. Но на самом деле стала очередным экспериментом: ведь во главе команды встал человек, который еще четыре года назад, уходя из лыжных гонок, сказал: "В сборную я уже не вернусь. Возраст не тот..."
Николай Петрович, рокировка и, соответственно, более полная ответственность за результат что-то изменили в вашем личном восприятии сборной?
В целом работа продолжается в том же направлении, что и раньше. В том же самом коллективе. За единственным исключением: вместо Андрея Падина в команду пришел Сергей Коновалов. Ну и сказал бы, что, став старшим, я получил несколько более полную возможность решать вопросы гоночной подготовки. В прошлом сезоне было сложнее.
Почему?
Как вам объяснить… В биатлоне все тренеры признают важность лыжной подготовки, но при этом, как и прежде, проводят больше времени на стрелковом рубеже - отрабатывая стрельбу. Вот гоночная часть и… Я бы сказал, что в ней есть очень большой методический резерв. В прошлом году мы побаивались, что ребята не справятся с общим объемом нагрузки, переработают. Это опасение, естественно, передавалось спортсменам. В этом сезоне была проведена уже несколько иная работа. Не на "пятерку". Но твердую "четверочку" поставить уже можно.
То есть по-хорошему следовало нагружать команду еще больше?
Я сторонник той точки зрения, что спортсмен должен совершенствоваться в этом отношении сам.
Не раз слышала о том, что нагружать биатлониста так, как нагружают "чистых" лыжников, нельзя. Что биатлон слишком "нервный" вид спорта, соответственно, и обращаться с нагрузками следует крайне осторожно. Вам приходилось сталкиваться с подобной позицией? Когда вы рекомендуете одно, а вам говорят: "Нет, так нельзя".
Биатлон ведь не единственный такой вид. Взять лыжное двоеборье, например: беговые лыжи и прыжки с трамплина - достаточно разные занятия. Я работаю в биатлоне уже пять лет и могу сказать, что функциональная подготовка и стрельба сочетаются достаточно гармонично. Когда человек находится в прекрасном функциональном состоянии, он и бежит хорошо, и стреляет без проблем. Просто нужно понимать, что годичная подготовка подразумевает и "загрузочные" периоды. Когда не "идет" ничего: ни стрельба, ни бег. Такие периоды нужно просто пережить, перетерпеть.
Понятно же, что, если мы без штрафов занимаем на Олимпийских играх второе место, а немцы с одним штрафным кругом - первое, надо поднимать "гонку".
В Норвегии другая система
Для меня было всегда большой загадкой: почему норвежские биатлонисты всегда бегут гораздо лучше, чем мы?
В Норвегии сама система подготовки куда более эффективна, чем наша. Я видел, как тренируются норвежские дети. И сам много лет проработал детским тренером. Там уже на детском уровне спортсмены владеют такими тонкостями хода, которыми в России владеет не всякий тренер.
То есть вопрос не в том, что наши дети хуже, а в том, что тренеры "не тянут"?
Мне не хотелось бы так говорить. Вижу причину именно в общей системе подготовки. Ведь даже в советские времена у нас были детские лагеря, спортивные классы. Сейчас ничего этого нет. Привели родители ребенка в секцию - уже хорошо. И если ситуацию в тех же Ханты-Мансийске, Тюмени, Красноярске можно назвать благополучной, то в "глубинке" нет инвентаря, нет трасс. Когда я сам работал в детской школе Томска, у меня в группе насчитывалось полсотни человек. Сейчас если у тренера есть пять-шесть человек, это считается нормальным.
В Норвегии, знаю, биатлонисты постоянно соревнуются с лыжниками, и такие совместные выступления крайне популярны. Почему аналогичные мероприятия не проводятся в России?
Прежде всего из-за несовпадения календарей. Хотя я с удовольствием вставил бы в гоночную часть подготовки подобные соревнования.
А поменять календарь нельзя?
Сложно. В советские времена, если помните, лыжники и биатлонисты довольно часто готовились осенью на одной и той же тренировочной базе - Вершина Теи в Хакасии. Там же были двоеборцы. 7 ноября каждого года там проводились соревнования, в которых в обязательном порядке участвовали все великие. Проводились гонки, эстафеты. Весной все точно так же собирались в Мурманске на праздник Севера. Это было нормальной практикой: все "варились" в одних и тех же местах и постоянно соревновались. Тот же Александр Тихонов всегда участвовал во всех лыжных соревнованиях.
Все равно не понимаю: международный календарь и у лыжников, и у биатлонистов известен заранее. Почему не изменить российский? Так, чтобы календарь позволял сборным пересекаться в ходе подготовки на одних и тех же соревнованиях?
Тут ведь нельзя забывать и о географических особенностях. В той же Норвегии, чтобы добраться с севера страны на юг, достаточно пары часов. А у нас? Не лететь же ради одной гонки из Якутии в Сыктывкар? Мы все равно стараемся найти для ребят любую возможность посоревноваться. Например, во время сборов в той же Якутии собираем всех лыжников региона и проводим совместную гонку.
То есть по большому счету в стране просто не хватает специализированных центров для подготовки лыжных видов спорта?
Да. Почему, допустим, такого центра нет в Подмосковье? Ну да, я понимаю, что в советские времена эти центры строились без учета того, что пройдет время и страна развалится. Построили в Раубичах (Белоруссия), в Бакуриани (Грузия), в Отепя (Эстония). Но перед вылетами на те же Кубки мира или какие-то чемпионаты сборные все равно собираются в Москве. Значит, такой центр должен быть обязательно. Хотя бы для того, чтобы люди, прилетев в Москву из Тюмени или Красноярска, могли прийти в себя после перелета, размять мышцы, потренироваться… Сам я живу под Москвой - в Одинцове. И там тоже негде тренироваться. Тем более биатлонисту.
Биатлон понятен
Вы можете объяснить парадокс популярности биатлона в России? Ведь в той же Норвегии, где успехи биатлонистов куда более внушительны, чем у нас, биатлон не идет ни в какое сравнение с лыжными гонками.
Биатлон в России просто великолепно раскручен. Да и в мире тоже. Он понятен, на то, как на экране закрываются мишени, интересно смотреть даже бабушкам. А вот лыжная популярность как-то ушла. Это же сам по себе "лесной" вид.
Ну так он "лесной" и в Норвегии.
Там слишком сильны традиции. На меня в свое время это произвело большое впечатление: этап Кубка мира, бегут Бьорн Дэли, Вегард Ульванг, а вокруг - толпы людей. С грудными детьми, с колясками, из которых дети постарше машут норвежскими флажками. И эта историческая любовь к лыжам у людей в крови с самого рождения.
То есть в России подобное невозможно даже теоретически?
Вам трудно было пережить момент ухода из лыжных гонок?
У тренера ведь всегда есть какая-то внутренняя боль - независимо от того, где и с кем он работает. Я работал и в сборной, и с детьми, и в лыжах, и в биатлоне. И могу сказать, что человек живет лишь тогда, когда находит в своей работе радость. Кстати, работа с детьми дает гораздо больше положительных эмоций, чем любая другая. Взрослые никогда не воспринимают то, что ты им даешь, до такой степени благодарно. А дети - как губка.
Я почему-то вспомнила сейчас с какой благодарностью и теплотой говорила о вас Любовь Егорова после того, как завоевала на Олимпийских играх в Лиллехаммере третью золотую медаль.
Я не был личным тренером Егоровой - просто тренировал ее шесть лет в сборной команде. К тому же сама она из Томска, а я там одно время работал, знал первого тренера Любы. Он меня однажды и попросил на каких-то соревнованиях намазать ей лыжи. На первой гонке она заняла какое-то совсем далекое место - в восьмом или девятом десятке. Я посмотрел лыжи - а они совсем неправильно намазаны. Пришлось ножиком снять всю старую смазку, намазать все заново - и Люба заняла 16-е место.
Ну а потом, уже попав в команду, Егорова стала чемпионкой мира по юниорам и пошла дальше.
В биатлон вы пришли со своими личными учениками?
Правильнее сказать, с теми, кто до прихода в сборную тренировался у меня в экспериментальной команде.
Сейчас не ощущаете ревности со стороны "старожилов"?
А почему она должна быть? Моя тренерская позиция всегда заключалась в том, чтобы никого не выделять. Не знаю уж, сила это или слабость.
Дело не в этом. А в том, что, проработав со спортсменами пять лет до того, как они пришли в сборную, вы вложили в них достаточно много личных сил и, как мне кажется, должны воспринимать их несколько иначе, нежели тех, с кем раньше не работали. Разве не так?
Вы сами прекрасно понимаете, что результат зависит не только от вложенных тренером усилий, но и от физиологических способностей спортсмена. Я могу сколько угодно хотеть, чтобы лучшим стал "мой" парень, но что могу поделать, если этому парню, допустим, не хватает здоровья, чтобы переносить нагрузки, быстро восстанавливаться? От генетики и наследственности не убежишь.
Три лидера
В сборной сейчас есть человек, которого вы могли бы назвать однозначным лидером команды?
Я бы назвал троих. Это Иван Черезов, Евгений Устюгов и Антон Шипулин.
Вас не раздражает, кстати, когда человек, находясь в сборной под вашим руководством, изъявляет желание работать по индивидуальному плану?
Напротив. Мне нравится, когда спортсмен относится к собственной подготовке осмысленно. Знаете, на Олимпийских играх в Лондоне произвело большое впечатление выступление голландского гимнаста на перекладине (речь об Эпке Зондерланде, ставшем олимпийским чемпионом. - Прим. Е.В.). В нем было столько индивидуальности, столько самостоятельности и стремления к самореализации - это бросалось в глаза. Неудивительно, что такой спортсмен становится мастером экстра-класса.
Не говорю уже о том, что спортсмен, работающий самостоятельно, подходит к процессу, как правило, с куда более высокой ответственностью.
Когда спортсмен много лет выступает на высоком уровне, он с какого-то момента начинает очень остро чувствовать собственный возраст. По тому, как восстанавливается, как реагирует на те или иные нагрузки, как управляет нервными реакциями. А что можете сказать о своем возрасте вы? И есть ли вообще разница - быть тренером сборной в 40 лет или в 67?
Никогда не задумывался об этом. Но хорошо помню, как Виктор Иванов и Борис Быстров, которых я считаю своими учителями в лыжном спорте, говорили мне - еще молодому тренеру - в ответ на какие-то мои идеи: мол, Николай, не нужно, не трать время на пустяки - мы все это в своей тренерской жизни неоднократно уже проходили. Тогда я порой на них даже обижался. А сейчас точно так же стараюсь объяснить молодым тренерам, в каких ситуациях, например, совершенно ни к чему рисковать. Но частенько в этот же самый момент ловлю себя на мысли: а правильно ли это? Может быть, напротив стоит рисковать, искать свой собственный путь в профессии?
Или другой момент. Вот я смотрю на то, как работает с белорусской командой Рафаэль Пуаре, и вспоминаю, как когда-то сам бегал, прыгал, показывал упражнения - мне это не составляло никакого труда. Может быть, это тоже с точки зрения профессии не самый правильный вариант, но в молодом возрасте донести свое "я" до учеников гораздо проще именно таким образом. Мне это уже не под силу.
В советские времена при сборных командах в обязательном порядке существовали комплексные научные группы, специалисты которых были в основном заняты тем, что готовили собственные диссертации, используя спортсменов как подопытных кроликов. Насколько велика роль спортивной науки в современном биатлоне?
Достаточно велика. Исследуются смазки, структурная система лыж, исследуется влияние гипоксии - то есть тренировок в условиях кислородной недостаточности, в высокогорье. Наука - это очень важно. Я помню, как в 1968-м в Гренобле "тридцатку" в лыжах выиграл итальянец Франко Нонес. Выиграл только за счет того, что накануне тех Игр появилась новая лыжная мазь, которой он тогда и воспользовался. Потом появился знаменитый порошок Cera-F, на котором на моих глазах в Оберстдорфе в 1987-м выиграл чемпионат мира Маурилио де Зольт. Сейчас, как вы наверняка неоднократно видели, оборудование для подготовки лыж на соревнования возят огромными машинами. И в них же разворачивают стационарные лаборатории.
Такой же прогресс и в области фармакологии. Не запрещенной, а той, что совершенно легальна. Но во главе любой спортивной подготовки все равно всегда стоит педагогика. Тренировочный процесс. В этом я вижу самый главный резерв.
Дизельное топливо для лыж
А запрещенные смазочные приемы в лыжных видах бывают?
Раньше были. Когда мы накладывали на скользящую поверхность отработанное дизельное топливо. В Тронхейме, помню, это было очень популярно: там была грязная лыжня, и тренеры пропитывали дизелем тряпки и укладывали их в определенных местах прямо поверх лыжни. Чтобы спортсмен имел возможность проехать по тряпке и таким образом снять с лыж всю налипшую на них грязь.
А как вы относитесь к ситуациям, когда кого-то из известных вам спортсменов ловят на употреблении запрещенных препаратов?
Это всегда неприятная тема. Понимаете, вокруг любого спортсмена высокого класса всегда крутится достаточно большое количество советчиков. И это количество еще больше возрастает, когда спортсмен переживает непростые времена или же находится совсем близко к пику карьеры. Все обещают помочь. В такой ситуации иногда бывает очень непросто удержаться.
Но виноватым-то остается всегда лишь сам спортсмен?
К сожалению, да.
В циклических видах спорта принято стремиться к тому, чтобы в предолимпийский год полностью смоделировать подготовку к Играм и в случае удачного результата просто в точности повторить ее еще раз. Каким образом выстроена предолимпийская подготовка в вашей команде?
Некоторые изменения наверняка будут. Но в целом мне, безусловно, хотелось бы, чтобы нынешняя модель подготовки дала результат. Это нужно даже не для того, чтобы в следующем сезоне повторить то, что уже опробовано. Просто в этом случае становится гораздо проще вести команду за собой. Когда возникают проблемы, возникает и сомнение со стороны спортсмена. Его становится сложнее убедить в правильности той или иной работы. Именно поэтому нам нужно выступить удачно.
Вы сейчас имеете в виду чемпионат мира-2013, который пройдет в Нове Место, или же весь сезон целиком?
Конечно, хотелось бы увидеть яркие результаты и там, и там. Но первостепенен именно результат, пусть даже у кого-то он придется не на мировое первенство.
А что помешало показать этот результат в прошлом сезоне?
Я бы не хотел детализировать. Но причины мы изучили и выводы сделали.
Для вас есть разница между личными медалями и эстафетными?
Для команды ее нет точно. Просто в том, что касается эстафет, я считаю, что мы просто обязаны быть первыми. Второе место в эстафете - это несчастье. А для того чтобы выигрывать, нужно не так много: сильный коллектив и уверенность.
Загрузка...